наверно Марко/Олли большей частью, хотя наверно и как Олли/Марко тоже можно расценить
слэш, мини, NC-17, секс с использованием посторонних предметов, кинк, 2004 слов, логики тут нет
основано вот на этом: youtu.be/QIkDuY-6K_U
So let me...
«Это чертовски, чертовски длинный концерт» - примерно такая мысль бьется в голове у Сааресто где-то на шестой песне сета. Голова кружится, и жар растекается по всему телу расплавленным металлом, заставляя кожу колоться так, будто она не родная, а все мышцы, прилипшие к костям – лишние детали организма.
Каждое прикосновение к своему телу – как зажжение шутихи. Кровь начинает гнаться сама за собой по замкнутому кругу, будто бы стараясь убежать из тела, а искры скачут по нервам, оставаясь на теле лапками тепла. Раз, два, три – он постукивает пальцами по груди и бедрам, отбивая ритм очередной песни и понимая, что сейчас взорвется.
В глубине его тела разносится тонкая, едва ощутимая вибрация, но этого хватает, чтобы мозг закипал, чтобы мысли разбегались в разные стороны как вспугнутые насекомые, и чтобы его укачивало в языческом, первобытном ритме. Когда не важно, касаешься ты себя или кого-то другого, главное – это непрерывное движение, контакт, жар к жару, кожа к коже, делясь дыханием, сминая плоть и ощущая влажную тесноту. Очередная волна поднимается внутри и Марко содрогается, выдавая в микрофон высокий звук там, где он его не планировал, срываясь на откровенный стон и стараясь скрыть это не самой удачной попыткой выделиться вокалом.
Он ходит по сцене как сомнамбула, тяжело переставляя ноги, и поддается ритму, который диктует его тело. Он старается не смотреть на виновника своего такого состояния, что отыгрывает свои партии с таким сосредоточенным и отстраненным видом, будто это не он буквально полчаса назад толкал небольшую игрушку в задницу Марко, улыбаясь при этом так, что лукавство в улыбке едва угадывалось.
Сааресто помнил, как оказались раздвинуты его ягодицы и как что-то твердое коснулось входа, а Олли мягко поцеловал над копчиком, ласково поглаживая спину. Это было первое его прикосновение за всю эту неделю, Марко был пьян этим и не особо соображал, так что не возражал против экспериментов. О нет, он не возражает в этом плане никогда – тем более, когда Тукиайнен такой властный и уверенный в собственных действиях. Но когда посреди первой песни его тело прошил слабый разряд, отозвавшийся, кажется, даже в корнях волос, Сааресто подумал, что поступил опрометчиво. А после он забыл, что значит думать.
Его простату практически постоянно стимулировало вибрацией – несильной, но достаточной для того, чтобы все мысли покинули голову, чтобы тексты песен вырывались из горла минуя его сознание, чтобы он желал отодрать Олли буквально здесь и сейчас, возможно, на глазах у всех зрителей и остальных членов группы.
И, трогая себя незаметно, он мог думать лишь об одном. О бледной коже, тонкой фигуре, невероятно притягательных губах, худых ногах, что сжимают талию так требовательно, громких криках, повисающих в воздухе десятками тонкогранных бокалов, что рискуют разбиться все в одночасье от очередного мощного толчка бедер.
Марко едва ходит по сцене, Марко ведет по своей шее рукой, Марко трогает себя за пах, игнорируя взгляд Олли, ожигающий спину. Ему хочется трахаться – хочется прямо сейчас и незамедлительно, но, кажется, одна важная вещь сумела закрепиться в его спинном мозгу и теперь рушит практически сложившуюся картину – Олли против, и Олли его игнорирует.
«So let me come inside»
Он падает на спину и буквально стонет строку, просяще вскидывая бедра и не понимая толком: он просит сам разрешения войти или дает Олли это разрешение. Кончить хочется просто невероятно, но это невозможно по двум причинам. Первая заключается в том, что, хоть вибратор и превратил в его ужасно напряженную струну, откликающуюся на малейшее изменение, – его все равно не достаточно. Вторая – он хочет чего-то большего, чем просто дрочка, а потому полон решимости этого добиться. Пути – не важны, когда есть цель. И когда смотрят сквозь тебя, когда ты в очередной раз качаешь бедрами в явном намеке, поскуливая в микрофон.
Он трогает себя даже не ради самого себя – ради другого человека. Скользит по груди и бедрам руками, сжимает плоть и откидывает шею, прекрасно зная, что он выглядит безмерно сексуально – особенно сейчас, когда все внутри и снаружи плавится от нереализованного желания, и делая это для одного единственного человека не только на сцене – во всем мире.
Олли еще доиграется.
После выступления Марко сразу же хватает своего гитариста за руку, сжимая запястье с такой силой, что на бледной тонкой коже расцветают красноватые следы от пальцев. Он тащит Тукиайнена подальше от толпы, аппаратуры, остальных участников группы, подальше от чужих глаз, что могли бы стать невольными свидетелями.
Мозг все еще каша, но одна мысль бьется в голове предельно четко – он заставит Олли сожалеть, утопив его в том жадном вожделении, что душит его самого.
Дверь захлопывается за ними со звуком, с которым рушится последний на земле мост. Они – одни, и теперь ничто не помешает Марко. Он толкает Олли в кресло и тот, заинтригованный, беспрекословно усаживается в него, положив руки на подлокотники, приготовившись смотреть с отвратительно невозмутимым лицом. Ничего, вскоре он это исправит.
В голове играют обрывки слов, песен, звучит музыка, а поверх наслаивается внимательный взгляд родных глаз, которые смотрят столь понимающе, что хочется упасть на колени и со скулением молить о пощаде. Но нет. Не в этот раз. Он в невыгодном положении, но он сможет склонить чашe весов на свою сторону.
- Что ты задумал? Ты ведь помнишь, что я тебе говорил? Неделя, Марко, - Олли дергает ворот рубашки. Олли пугает та дикарская дикость, что плещется и горит в глазах Сааресто, словно жидкий огонь, пожирающий тела неверных.
- О, да. Я помню. Но позволь мне сделать кое-что. Обещаю, что не буду распускать руки, - он находит в себе силы мило улыбнуться.
Ритм грохочет в ушах колокольным набатом, и вены словно проложены поверх кожи и открыты, так что кровь стекает горячими реками по всему телу, закручиваясь в водовороты. Марко хочется наброситься прямо сейчас: укусить, разорвать, удавить, подчинить, но он сдерживается. Олли еще не готов. Он еще не сыграл свое маленькое представление.
Повинуясь набату, Сааресто, как и чуть ранее на сцене, скользит по всему телу ладонями. Ниже, выше – какая, в сущности, разница, когда грациозные движения буквально с первых секунд очаровывают и гипнотизируют Тукиайнена. Шея, грудь, пресс – прогнуться, выставиться, - и после бедра, которые неумолимо, без передышки, качаются плавно и завлекательно. Вновь вернуться вверх, царапнуть кожу, выпустить влажное облачко дыхания и коротко простонать на очередном движении, потому что игрушка все еще внутри и все еще вибрирует, потираясь о стенки прохода. Во всем теле поднимается волна – она душит, заставляет приоткрыть рот, облизать губы и, повернувшись боком, изобразить руками непонятный, но явно магический знак.
Олли смотрит не отрываясь и не моргая. Он явно заворожен странным, неожиданным танцем, и явно забыл о своем собственном обещании. Марко растягивает губы в легкой полуусмешке, прекрасно зная, как она ему идет. Он двигает бедрами не переставая – плавно, медленно, легко и изящно. Нет резких движений, нет внезапных поворотов. Он – река, которая хочет снести камень, лежащий на ее пути. Он падает на колени и после откидывается корпусом, выставляясь, прекрасно понимая, что Олли сейчас видит и почему он выдохнул так поспешно. Рука опускается к ширинке и расстегивает пуговицу с молнией, приоткрывая участок белой кожи.
- Танцуешь мне стриптиз? – голос у Тукиайнена хриплый, но держится он до сих пор с удивительным достоинством – сидит спокойно и расслабленно, даже костяшки рук не побелели, хоть пальцы и поглаживают подозрительно обивку.
- Обещаю не приставать, - Марко вновь улыбается, на этот раз легко и невинно. Майка давно оголяет живот, а ремень позвякивает пряжкой, и он скользит в брюки рукой, издавая едва слышный вдох облегчения, когда обхватывает себя.
- Нет.
Это именно то, что он хотел услышать, и, стараясь скрыть торжествующую ухмылку, Сааресто поднимается на ноги, придвигаясь к Олли расслабленной, вальяжной походкой, прекрасно осознавая, что так он выглядит неотразимым.
Медленно седлает тонкие колени, не решаясь опуститься всем весом – все равно это не то, что нужно. Он плавно качает тазом и наконец снимает верхнюю одежду с себя полностью. Он наклоняется ближе, обдавая Олли горячим дыханием, провоцируя гитариста. Он трется и ластится, он скользит ладонями себе на ягодицы, чтобы округлить глаза и удивленно выдохнуть на потеху одному единственному зрителю.
Который уже не выглядит так беспечно, как раньше. Взгляд у Тукиайнена потемнел, и жадно обшаривает каждый участок голой кожи, а ногти нетерпеливо царапают ткань кресла.
- Сними их. Брюки. Немедленно. Он медленно поднимает взгляд на Сааресто, и от такого голова кружится еще сильнее. Во взгляде у Олли неприкрытое желание пополам с восхищением: то ли открывшейся ему картиной, то ли наглостью проебавшегося чуть ранее любовника, стремящегося загладить свою вину.
Подчиняясь приказу, Марко стекает с колен и несколькими движениями избавляется от штанов и белья, чтобы после тут же скользнуть обратно и прижаться твердым членом к узкому бедру, выдохнуть рвано, уткнуться лбом в худое плечо и после завести руку себе за спину. Он трогает вход, раскрывает его пальцами, и содрогается на очередной слабой волне. Цепляет пальцами кончик короткого выглядывающего проводка, и тянет, ощущая, как игрушка приходит в движение и скользит по проходу.
- О боже, блять, - сорвано дышит Тукиайнен на ухо, пытаясь помочь или же наоборот, убрать руку, но Марко не дается, выгибаясь на его коленях чуть по-иному, чтобы исключить возможность вмешательства.
Он практически вытаскивает игрушку, несколько секунд наслаждаясь тем, как мышцы стискивают нагретый пластик, а после вновь толкает внутрь. Не удержавшись стонет, и делает так несколько раз, выдыхая скуляще в плечо Олли и весь покрываясь мурашками от движений разного толка внутри себя, пока изящная кисть с сильными пальцами не останавливает его.
- Хватит, - гитарист дышит ужасно хрипло, и в его глазах горит огонь столь сильный, что Марко понимает – у него получилось. К нему тянутся с поцелуем, но он не дается, отклоняясь и делая несколько движений, имитирующих толчки, чтобы окончательно сорвать крышу. Но и после продолжает дразниться, водит своими пальцами по напряженным соскам и вздувшейся на шее вене, а Олли – не дает, и убирает тонкие пальцы от своей кожи.
Сааресто полон решимости довести задуманное до конца.
- Пульт с собой? – он наклоняется к самым губам гитариста, шепчет в них, в такие манящие и приоткрытые, обжигая нежную и чувствительную сейчас плоть горячим дыханием, и буквально сводя Олли этим с ума.
- Да… - Тукиайнен смотрит на него непонимающим взглядом, но достает небольшое устройство из кармана.
- Ставь на максимум, - только и выдыхает Марко, в очередной раз качнув бедрами и царапнув себе грудь. На него смотрят чуть ли не с ужасом, но Олли покорно крутит колесико. Все нейроны взрываются тысячами ядерных взрывов, и вокалист стонет так неожиданно и громко, вскидываясь, сидя на Тукиайнене, что то даже пугается.
Марко выгибает и корежит, и он сжимает пальцами свой член, чтобы не кончить прямо сейчас. Интенсивность вибрации снижется, и мужчина, вновь буквально уткнувшись своими губами в губы Олли, стонет:
- Не смей!
Он буквально кричит, ощущая, как все тело пронизывает насквозь, не контролируя движения и чудом уберегая себя от того, чтобы не начать дрочить. Кажется, что каждая следующая волна принесет с собой оргазм, но это не случается, и от этого хочется выть. Он тянет игрушку за хвостик, вновь уткнувшись в плечо и Олли, когда слышит жадный шепот:
- Черт бы тебя побрал, Сааресто. Добился-таки своего, - а затем гитарист вжимает его в свои бедрами сильным, властным жестом, и Марко, почувствовав ответное напряжение, не сдерживаясь воет.
Он роняет Олли на пол, сам нависая сверху. Любое движение причиняет невыносимые страдания пополам с неземным наслаждением, и мужчина старается концентрироваться ни на одном из них, балансируя на золотой середине, пока торопливо сдирает с гитариста всю ненужную одежду. Подхватывает под ноги и сразу же толкается на всю длину в разработанную дырку, наслаждаясь тем, как тяжело двигаться без капли смазки или презерватива, как восхитительно плотно обхватывают мышцы член, как внутри, вторя его собственным толчкам, разливается блаженная, удушающая, ненавистная вибрация.
Он движется резко и напористо, сгибая Тукиайнена вдвое, не вслушиваясь в стоны, в мольбы, наслаждаясь лишь тем, как его распирает с двух сторон. Всего слишком много, он не может выдержать этого и стонет в два раза громче партнера. Тукиайнен успокаивающе гладит его по плечам, но это не помогает, и с каждым толчком мир взрывается все красочнее.
Он толкается в Олли, придерживая себя у основания, он чувствует, как кровь бурлит, а яйца потяжелели и болят, но упорно продолжает толкаться, срывая с губ любовника стоны даже минуя беспокойство.
А после вселенная рождается заново, и Марко долго, протяжно кончает, изливаясь в гитариста, упираясь лбом в узкую грудь и содрогаясь в финальных спазмах. Он падает сверху, ему больно, но Олли под ним дышит часто и быстро, и рука вне зависимости от агонизирующего сознания тянется лишить партнера напряжения. Олли кончает, а после принимается шарить дрожащей рукой по полу, выключая игрушку и позволяя Марко отправиться в блаженное забытье.
===================================================================
2.
Марко/Олли
слэш, мини, NC-17, кинк, кроссдрессинг?, сибари (бондаж), секс с использованием посторонних предметов, элементы БДСМ?, 1879 слов
немного сонгфик на песню Cinema Bizarre - Toyz
ToyВ комнате жарко – или ему это так кажется потому, что кровь гоняется по организму ошалевшим сердцем с удвоенной скоростью, но Марко торопливо расстегивает оставшиеся пуговицы на рубашке. Это мало помогает – воздух стекает по разгоряченной, влажной коже едва ощутимым следом, не принося должного облегчения. Потому что то, что он сейчас видит – прекрасно. Идеально. Совершенно. То, что он сейчас видит, утяжеляет дыхание и заставляет руки подрагивать от желания прикоснуться и овладеть.
Черные веревки в сочетании с белой кожей смотрятся невероятно выгодно. Они сплетаются над пупком тонкими змейками, подчеркивая красивый провал и плоский живот, а после убегают куда-то под пояс низко сидящей юбки, легкая ткань которой чуть колышется от малейшего движения и скрывает под собой что-то достаточно интересное, чтобы Марко облизывался и бросал все резервы на выдержку и контроль.
Еще никогда возбуждение не было столь тягучим и невыносимым, и никогда оно еще не подчинялось столь легко выявлению воли. Потому что сейчас промедление – это самый короткий путь к наивысшему наслаждению. Потому что каждая упавшая песчинка в часах добавляет опьянению градусов, а каждый лишний вздох перед началом главного действа – как глоток ядовитого газа, медленно отключающего клетки в мозгу одну за одной.
- Я уже хочу… Давай приступим. Мне неловко, - Олли говорит это тихо, но робкий звук его голоса все равно просачивается сквозь молекулы воздуха и ласкает слух. Этот звук окрашен в нежный цвет румянца и пропитан смущением, неловкостью… нетерпением. Они оба сейчас чувствуют совершенно противоречивую бурю эмоций: под слоем непривычности и странности происходящего скрывается желание узнать больше, жадность, страх перед демонами, которые совершенно внезапно пробудились в душе.
Марко не отвечает должным образом на прозвучавший призыв. Он приближается нарочито медленным шагом, цепляет пальцем веревку, приподнимая ее, а затем ведет подушечками по животу, и Олли втягивает резко воздух сквозь зубы, напрягая мышцы. Он облизывается и гневно смотрит на Марко после, когда рука исчезает, но вкупе с явным смущением это смотрится невероятно мило. И сексуально. Не удержавшись, Сааресто мягко усмехается, а затем легко касается губ любовника.
Он дразнится, не позволяя никому из них углубить поцелуй. Он щекочет кожу или тянет за веревки, то отодвигая, то притягивая ближе покорное тело, и от полутонов хочется взвыть. Он будто издевается, ходит по самому краю, искусно балансируя на грани вообще всего, возводя нетерпение Олли в абсолют.
- Черт… Марко.
- Да? – Сааресто мягко мурлыкает это любовнику на ухо, не в силах отвести взгляда или оторвать рук. Олли хочется касаться, - но легко-легко, в опаске сломать хрупкую, прекрасную вещь. Олли хочется щекотать поцелуями в тех местах, где веревки впиваются в нежную кожу, где они обхватывают бледное, худое тело, подчеркивая все его линии. Олли хочется взять уже сейчас – такого изнывающего и готового ко всему, лишь бы привычность утопила их в себе и забрала с собой мороз смущения. Но Марко не позволит себе такое. А Олли уж тем более.
- Перестань на меня так пялиться. Как тебе вообще могло такое в голову прийти. Как я мог согласиться на это… - на последней фразе Тукиайнен запрокидывает голову и тяжело выдыхает в нагретый воздух, потому что руки Марко ложатся на его бедра, а это уже хоть что-то, достойное внимания. Потому что Олли изнывает без прямого контакта, а мозг плавится и кипит, не в силах вытерпеть то, что сейчас происходит. Не в силах смириться с тем, что, хоть это и стыдно, - но это прекрасно. И это возбуждает. Уж от себя такого Олли точно не ожидал, но тяжесть в паху, очень плохо скрытая легкой тканью юбки, говорит об обратном.
Он представляет, как сейчас выглядит: развратно и нежно одновременно, доступно и целомудренно. И кажется это безумно нравится Марко, потому что в его взгляде читается невероятная похоть и вожделение пополам с святым восхищением.
- Я буду смотреть на тебя, Олли. Потому что ты прекрасен и мне хочется наблюдать тебя всего, - мужчина опускается на колени и касается живота Тукиайнена губами, а после заползает ладонями под юбку и елозит ими по коже, задевая веревки. Марко невероятно нравится то, что он может ощущать и видеть, точнее, угадывать очертания под тканью. Он гладит ноги Олли в чулках, он цепляет резинки, наслаждается тихими сдавленными стонами, раздающимися сверху, и полной покорностью. Потому что руки у Олли тоже связанны заведенными за спину, и если он не будет послушным – он ничего не получит.
А после Марко приподнимает подол и касается губами напряженного члена, вокруг которого тоже расползаются веревки, бегут под бедра и расходятся диагональю узлов поверх каждой ягодицы. Это выглядит прекрасно, а сам Олли, даже учитывая все происходящее, напоминает сейчас девственную, возвышенную красавицу. Отданную на съедение дракону.
Марко отсасывает медленно и бескомпромиссно. Он не следует повелительному шипению или тонким стонам. Он методично изводит любовника неспешными, легкими движениями, мягким покачиванием головы, слабым трепыханием языка. Он не стал снимать юбку или придерживать ткань руками, нет. Подол скрывает его лицо, и Олли остается только лишь представляться у себя в мозгу, как губы Марко скользят по члену, а пальцы легко обхватывают основание. Сам Марко мог быть заниматься этим вечность: просто ощущать член Олли у себя во рту, то, как напрягаются мышцы от невыносимого наслаждения, которое никак не может сорваться с поводка, как живот сводит и скручивает, и партнер склоняется все сильнее, не в силах контролировать себя и начиная толкаться бедрами. Возбуждение Олли как будто передается и ему тоже, он будто может ощущать все движения собственного языка, будто не он делает минет, а ему. Рецепторы полны вкуса, а теплая слюна полностью покрывает ствол, когда он отстраняется, почувствовав подкатывающую волну. Олли вверху протестующе стонет, но разве это его волнует?
Он поднимается с колен – все еще в рубашке и брюках, а затем, ухватив Олли за подбородок пальцами, тянет на себя и сминает губы в жестком поцелуе, оставляя Тукиайнену его собственный вкус, позволяя любовнику буквально упасть себе на грудь, потому что колени дрожат и не держат, а перед глазами все вертится от желания кончить.
Они яростно вылизывают друг друга и кусаются, и Марко мнет ягодицы Олли, забравшись руками под юбку, вжимая в свои бедра и жесткую ширинку пахом. А затем шею гитариста обхватывает тонкий ремешок, и следом за мелодичным перезвоном он натягивается крепче, плотно прилегая к коже.
- Что… - Олли недоуменно смотрит на серебристую цепочку, протянувшуюся от его горла к кулаку Марко и стыдливо прикрывает веки. Он чувствует, как его член выглядывает из-под ткани – напряженный и влажный от слюны и смазки, чувствует, как веревки впиваются в бедра, как на шее натягивается поводок – и это все слишком для него. Это заставляет смущенно скулить и смотреть на Марко жалобным взглядом, умоляя прекратить столь невыносимую игру.
- Что-то нет так, милый? – Марко с насмешкой в голосе мягко оплетает его голосом, утягивая за собой по коридору в сторону спальни. Его растрепанные волосы и распахнутая рубашка вкупе с игривой улыбкой гипнотизируют Олли, так что он покорно следует за своим хозяином и позволяет уронить себя на кровать.
Рукам неудобно, но Сааресто нависает сверху и вновь целует, так что гитарист соглашается потерпеть. Он хнычет и пытается приподнять бедра, чтобы соприкоснуться напряженным членом с пахом Марко. Он возбужден, он устал ходить по самому краю и не получать разрядки. Но Сааресто неумолим и игнорирует всяческие намеки и просьбы, и он будет оставаться глухим до тех пор, пока сам не наиграется и не насладиться.
Он водит руками по бедрами Олли, кусает, лижет, а после тащит за веревки, заставляя их тереться о кожу. Он шумно и демонстративно втягивает носом запах, заставив покраснеть, он слегка приподнимает подол и надрачивает член. Он склоняется к шее и оставляет на ней засосы, жадно, с вожделением рыча при этом, но не давая чего-то большего. Он вставляет в Олли какой-то небольшой, обильно смазанный предмет, а после, все еще одетый, садится в кресло, оставив Тукиайнена недоумевать одного на широкой постели.
- Что ты собираешься делать? – гитарист выглядит прекрасно. С порозовевшими скулами, встрепанный и тяжело дышащий, в этой коротенькой юбочке и трогательных белых чулках, он, полусвязанный, нежится на чуть смятом постельном белье, выглядя до нежности порочно. Он смотрит умоляюще на Сааресто, очевидно, сжимается на пробу, а после страдальчески отворачивается, когда понимает, что для него приготовили.
- Кое-что, что тебе понравится, - Марко мягко улыбается, а потом крутит колесико, и все тело Олли прошивает мощный разряд вибрации, который после моментально затухает до едва ощутимого покалывания. Его опять дразнят, и Тукиайнен думает, что сгорит со стыда, когда Марко, играясь, заставляет игрушку работать мощнее, и его выгибает на постели. Он вскидывается и стонет, ощущая, как скользко между ягодиц от смазки, и как внутри него работает небольшая игрушка, приносящая столько удовольствия. Ему хочется убить Сааресто или, быть может, жадно наброситься и всего исцеловать, но он связан, опутан, он не может коснуться даже себя, чтобы наконец ощутить оргазм, и это злит. Это увеличивает возбуждение в разы. Каждый раз, когда ему дают передышку, он смотрит в сторону, и видит, как Марко расстегнул брюки и легко поглаживает себя, смотря жадно и с невыразимым восхищением.
И Олли стонет, кричит, матерится и умоляет прекратить пытать его на потеху единственному зрителю. Он хочет уже, наконец, ощутить в себе кое-что посущественнее маленького вибратора, и перевернувшись каким-то чудом на живот, Олли встает на колени, выставившись и непрерывно стеная, чтобы Сааресто, наконец, обратил на него должное внимание.
Игрушка выключается, а Марко незамедлительно оказывается рядом, сжимает ладонями ягодицы Олли, разводит их в разные стороны и касается входа языком. Он жадно шарит руками по тонкому, любимому телу, и ему хочется сорвать чертовы веревки, чтобы Олли наконец обхватил его всеми конечностями и насадился на давным-давно стоящий и невероятно твердый член. Но мужчина сдерживается. Помогает Тукиайнену встать на колени, и за ошейник подтаскивает ближе к своему паху. Приспускает брюки с бельем, и Олли облизывается, когда видит перед собой крепкий стояк. Смотрит снизу вверх безумным взглядом, прижимается щекой, трется, как кот, выпрашивающий ласку, а затем хрипит:
- Если я отсосу тебе, ты трахнешь меня уже наконец, папочка? – он старается выглядеть мило и невинно, и, даже не смотря на выглядывающий из-под юбки член и общее лихорадочное состояние у него это получается. Сааресто мягко ведет большим пальцем ему по губам, наклоняется и легко целует, заслужив тихий скулеж в рот, а после благосклонно кивает.
Олли сосет ему быстро, резко, выдавая собственное нетерпение, но Марко не может винить его за это. Потому что у него самого уже подрагивают пальцы, так ему хочется стиснуть Тукиайнена в тисках и втрахивать в матрас, коснуться нежной кожи везде и сразу, сорвать все лишние тряпки. Перед глазами пляшут цветные огни и реальность теряет четкость, пока тонкие губы быстро скользят по члену. Марко придерживает Олли за подбородок, не позволяя упасть, ведь руки у гитариста все еще связанны, и натягивает поводок, в благодарность получая крышесносящий, четкий ритм и восхитительную плотность. Периодически он крутит ползунок вибратора, и Олли отзывается в ответ на это мычанием вокруг ствола, заставляя возбужденно выдыхать.
- Скажи это. Скажи, как ты меня хочешь, - он оттаскивает гитариста от своего члена, сжав его волосы в своем кулаке. Взгляд у Олли совершенно расфокусированный, он мало осознает происходящее, но на очередной волне вибрации внутри его прорывает:
- Трахни меня. Умоляю, трахни. Хочу, чтобы ты меня выебал, - он хнычет, и по щекам катятся слезы, и Марко больше не может игнорировать или выжидать.
Он переворачивает Олли на бок, вытаскивает игрушку и, впившись в шею зубами, принимается быстро трахать, сразу же срываясь на ускоренный темп, врываясь жадно и резко, и благодарные стоны музыкой льются в уши, а любовник выгибается в его руках, стараясь прижаться еще теснее.
А утром он, конечно же, не позволяет Олли надолго покидать постель, вертится вокруг и нежно поглаживает пальцами следы от веревок на талии и бедрах. Касается их с неизъяснимой нежностью и заботой, а Тукиайнен слабо улыбается в подушку, прикидывая уже, что он сотворит с Марко в ответ.
===================================================================
3.
наверно все же Олли/Марко
слэш, драббл, R, AU, кинк, 826 слов, сонгфик (очень частичный) на песню Агаты Кристи - Опиум для никого (ковер Би-2 мне больше нравится)
накрась ресницы губной помадой
а губы лаком для волос
а губы лаком для волос
Опиум для никого- Доверься мне… Ты мне веришь?..
Он лежит на кровати, распятый, беззащитный, связанный и бесконечно напряженный. Это не страх за свою жизнь, не опаска перед больным сумасшедшим, что может срезать ему лицо, это… предвкушение.
Повсюду в квартире горят свечи, и это так до прекрасного архаично, что хочется рассмеяться. По комнате плывет тяжелый, теплый запах, и голова чуть кружится, а тени на стенах от пляшущих огоньков помогают впасть в своеобразный транс, смягчают сознание, позволяют получить от происходящего еще больше.
Веревки плотно обхватывают запястья и щиколотки, не давая пошевелиться, и Марко способен лишь судорожно втягивать живот так, чтобы темная впадина образовалась под легкими.
- Пожалуйста, не бойся…
Он вертит головой, наблюдая за хозяином квартиры. Они присматривались друг к другу весь вечер, потягивая свои напитки по разным концам барной стойки. Марко не сразу заприметил невысокого, худощавого блондина, но, попавшись один единственный раз в капкан из горящих глаз, больше не смог отвернуться, не смог продолжать выискивать кого-то другого на вечер с целью приятно провести остаток времени до наступления нового дня.
Взгляд незнакомца обещал так много, манил, и пылал как зарождающаяся звезда. В тех клубах раскаленного газа и звездной пыли Марко увидел нотки восхищения, ощутил на коже искры неудержимой страсти и почувствовал теплое дыхание нежности.
Стоило ему подойди, как незнакомец сразу же потащил его прочь из бара, а на выходе смял губы в таком умопомрачительном и жадном поцелуе, что в глазах зарябило, а в штанах немедленно стало слишком тесно.
- Олли… - тогда выдохнул блондин, жадно шаря руками по бокам Марко, и тот впервые за уже очень долгое время не нашелся, что ответить. Слова, сама суть речи покинули его мозг, и остался только этот странный незнакомец, каждое прикосновение которого словно высушивало тело, настолько много было в нем жадности и вожделения. И он даже не попытался протестовать такому напору, такой расстановке ролей. Почему-то в этот раз захотелось попробовать что-то новенькое.
А потом рубашка лишилась несколько пуговиц, пока ее пытались расстегнуть. Он дышал испуганно и жмурился, пока Олли не принялся нежно целовать его ухо, опаляя кожу горячим языком, обещая, что боли не будет.
Успокаивающий шепот лился, казалось, со всех сторон, вгоняя в транс, и Марко расслабился. К тому же, у Олли было красивое тело, а движения его хоть и были быстрыми, резкими, все же обладали какой-то изощренной пластикой.
Наконец, он остановился рядом с кроватью, держа в руках небольшую шкатулку. Чуть сильнее приспустил брюки с бельем, все еще обтягивающие бедра Марко, а после, помогая себе рукой, сходу опустился на твердый член, возбужденно выдохнув.
Марко коротко простонал, и Олли тут же слизнул этот звук с его губ. Глаза у блондина лихорадочно полыхали, а сам он короткими прикосновениями осыпал лоб и скулы Марко легкими, быстрыми прикосновениями, в которых читалась невыразимая нежность и восхищение.
- Я не причиню тебе вреда… - шепнул он, поводя медленно и томно бедрами, и Марко запрокинул голову от приятного чувства сжатия вокруг своего члена.
- Я так хочу тебя…
- Да…
Их губы вновь встретились, связавшись в иступленном поцелуе. Казалось, что каждое прикосновение причиняет им сильнейшую боль, но оторваться друг от друга равносильно смерти еще более болезненной и ужасной.
- Просто позволь мне… Умоляю, разреши… - ладонь блондина провела по щеке Марко, пальцы отмерили длину челюсти и скользнули на шею, пока Олли посасывал кожу под ухом у партнера.
- Да… - вновь последовал короткий выдох. О шкатулке, принесенной парнем, Марко давно забыл.
Но, как оказалось, преждевременно. Щелкнул небольшой замочек, и этот звук заставил Марко напрячься, но Олли, все еще седлавший его, сжал мышцы и успокаивающе провел ладонью по животу любовника. Они встретились глазами, и Марко кивнул спустя какое-то время, разрешая. Давая доступ. Позволяя Олли практически все.
Это было странно, но… Ему это нравилась. Как худая, изящная рука с длинными пальцами уверенно держит карандаш, рисуя аккуратные стрелки. Как мягкая кисточка порхает по векам, и ресницы чуть слипаются, стоит ему открыть глаза. Как кожу щекочет кончик фломастера с подводкой, и на лице расцветает странный узор. Как Олли с каждым нанесенным миллиметром макияжа дышит все более тяжело и возбужденно, периодически покачивая бедрами и вынимая из Марко всю душу этими медленными, неясными и осторожными движениями.
- У тебя такие красивые черты лица… Я просто не смог устоять, - парень облизывает губы. Он полностью обнажен, и Марко может видеть выпирающие ребра, и острые тазобедренные косточки, и подтянутый живот и то, как мышцы сокращаются и перекатываются под кожей от любого, даже самого небольшого движения. Каждая линия тела, каждая впадинка подчеркнута резким светом свечей, и зрелище, предстающее перед ним, поистине завораживающе.
Вскоре Олли заканчивает. Теперь у Марко подведены глаза и даже частично щеки, наложены тени и накрашены губы темно-бордовой помадой. Он чувствует себя странно, но любые эмоции испаряются из него с каждым новым толчком-покачиванием.
Он смотрит на Олли, подмечает, какое мучительное восхищение застыло в его лице от собственной работы – от него, от Марко, - и мозг пустеет, оставляя лишь животные инстинкты.
Он не может коснуться Олли, вообще не может толком пошевелиться, но у Олли возбужденно открыт рот, и запрокинута голова, и глаза прикрыты, а сам он двигается на нем словно выгибаясь в первобытном танце, и больше ничего не важно.
везде могут быть ошибки, смешные опечатки, блондины, парни и мужчины, от ответственности открещиваюсь